С. П. Павлов

(Краткая справка об авторе: во время Первой мировой войны был офицером пулеметной команды 10-го Кубанского пластунского батальона. Получив тяжелое ранение, в январе 1916 г. попал в Собственный Ее Величества лазарет в Царском Селе. Во время гражданской войны покинул Россию и жил в Болгарии.)

Судебно-следственный материал об убийстве Русской Императорской Семьи, собранный судебным следователем Соколовым и изданный им под общим заглавием "Убийство Царской Семьи" на основании вещественных доказательств и свидетельских показаний, подробно обрисовывает ту кошмарную обстановку, в которой погибла Русская Императорская Семья. Но все же данные эти не говорят ясно о том, кто же погиб в ночь с 17 на 18 июля 1918 г. Может быть, это была Царская Семья, но, может быть, это могли быть и другие люди? Поэтому о личности убитых можно догадываться только на основании логики.

Мы знаем, Английский король Карл I был казнен всенародно. Точно также и Французский король Людовик XVI был гильотинированным средь белого дня на глазах у десятка тысяч зрителей. Только большевики убили Русскую Императорскую Семью в глухую и темную ночь, трупы убиенных вывезли в лес и, облив их бензином, сожгли, а останки побросали в старые заброшенные шахты. Другими словами - большевики совершили свое убийство в обстановке, способной породить всевозможные слухи и легенды. Вот почему очень и очень многие склонны верить слухам о том, что в ночь с 17-го на 18 июля 1918 года в Екатеринбурге погибла не Царская Семья, а какие-то другие [люди], так как первые спаслись чудесным образом.

И действительно, почему большевики убили Царскую Семью глухой ночью и тайком, как воры?

Ответов на это может быть только два: или 1) большевики боялись открыто убить Царскую Семью, или же 2) Царская Семья действительно спаслась и большевики были вынуждены симулировать Ее убийство в уверенности, что спасшиеся долго не смогут Себя проявить или по причине Своего нахождения в пределах России, или же по причине той душевной катастрофы, которую несомненно должна была пережить Царская Семья.

Чудесному спасению Царской Семьи можно верить или же не верить. Это дело каждого человека. Для меня же лично Царская Семья несомненно погибла. И вот я хочу написать несколько строк в воспоминание о последней Государыне Земли Русской и Ее Детях, - написать о Них не как о Коронованных Особах, а просто как о людях, с Которыми я сталкивался близко в течение года с лишним в лазарете, где работали Государыня и две Ее старшие Дочери - Ольга и Татьяна. Сестры Романовы - вот скромное звание Высочайших Сестер в списках медицинского персонала лазарета.

В Собственный Ее Величества лазарет меня привезли с фронта 3 февраля 1916 года тяжело раненого: одна моя нога была совсем раздроблена, а другая сильно ранена в колено. Лазарет этот тогда назывался не Собственный Ее Величества, а Дворцовый лазарет № 3.

Находился он в глубине небольшого сада, обсаженного липами, березами, кленом, кустами жасмина и сирени, в 100-150 шагах от улицы и недалеко от Царскосельского Дворянского собрания. Рассчитан был лазарет на 30-35 человек офицеров и 60-70 человек солдат. Причем, офицерское отделение лазарета помещалось отдельно от солдатского в небольшом двухэтажном доме полубарачного типа и с большой верандой. В первом этаже был устроен самый лазарет, а во втором - жили сестры милосердия, обслуживавшие лазарет. Обстановка в лазарете была самая скромная: простые кровати в палатах, белые крашеные табуреточки и тумбочки у кроватей, простенькая мебель в небольшой уютной гостиной в стиле [Императора] Александра I и т. д. Только в одном нам другие лазареты могли позавидовать: за нами ухаживала Царская Семья.

Шум улицы глухо доносился до нас, лежащих в лазарете. Только резкие гудки автомобилей, пронзительные свистки приходящих и уходящих поездов, четкие удары копыт лошадей о мостовую улицы нарушали наш покой. Довольно часто доходили до нас звуки меди - печальные и торжественно-величавые. То были звуки похоронного марша - жуткое дыхание отдаленной войны. Это значит, что кто-то из наших боевых соратников, менее счастливый, чем мы, израненные и искалеченные, - проходил свой последний земной путь под звуки Шопена или же Бетховена. В общем, мы лежали изолированные от жизни. Первое время после фронта, без взрывов артиллерийских снарядов, свиста пуль, шипения ракет и т. д., тишина лазаретной жизни меня поражала, точно я попал под стеклянный колпак электрической машины. И долго я не мог привыкнуть к этой гнетущей тишине.

В Дворцовом лазарете № 3 я пролежал с 3 февраля 1916 года по 3 марта 1917 года, то есть целых 13 месяцев. Летом 1916 года в день двухлетнего юбилея лазарет был переименован в Собственный Ее Величества лазарет и в буквальном и переносном смысле. В переносном потому, что он находился под непосредственным покровительством Государыни Императрицы Александры Феодоровны, а в буквальном - потому, что в нем работали Государыня и Ее две старшие Дочери, как самые обыкновенные сестры милосердия.

- Это Наш лазарет, в Нашем лазарете, - не раз приходилось нам слышать из уст Великих Княжен - Ольги и Татьяны.

Да, это был лазарет Государыни. Лазарет, созданный по Ее мысли, поддерживаемый Ее заботами и деньгами.

Во главе лазарета стоял доктор медицины княжна Вера Игнатьевна Гедройц - прекрасный хирург и хороший скрипач, впоследствии расстрелянная большевиками [i]. Ее ассистентом был совсем простой земский врач Е. П. К-в [ii]. Сестры милосердия большей частью были тоже нетитулованные, кроме графини Н. А. Рейшах-Рит [iii]". Делопроизводство, например, вел совсем малограмотный латыш [iv]. Несколько позже, в Евпатории и в Севастополе, мне не раз приходилось слышать:

- А, наверное, чтобы попасть в этот лазарет, требовалась большая протекция, а вы, конечно, Шефского полка?

Почему-то про Собственный Ее Величества лазарет думали, что туда могут попасть только титулованные, вроде князей, шефских и т. д. Конечно, это было большое заблуждение. Поэтому в ответ спрашивавшему я, улыбаясь, отвечал:

- Я не Шефского полка: я самый обыкновенный офицер пулеметной команды 10-го Кубанского пластунского батальона. А протекция, чтобы попасть в Собственный Ее Величества лазарет, требуется действительно очень большая. Для этого нужно быть только ... тяжело раненым.

И действительно, главный контингент раненых лазарета составляли пехотинцы, реже - других родов оружия, еще реже гвардейцы и совсем редко титулованные. За время своего пребывания в лазарете из титулованных я помню только двоих - захудалого кавказского князя Э-ва [v] и барона Ф. Д. Та-е [vi]. Время от времени поезд имени Ее Величества с княжной Гедройц и с персоналом для обслуживания отправлялся на фронт и привозил оттуда особо "привилегированных" раненых - без рук, без ног, с раздробленными черепами или с развороченными животами.

Я уже сказал, Собственный Ее Величества лазарет находился под Высоким покровительством не только по имени. Он в буквальном смысле был лазаретом Государыни, в котором работала Сама Императрица и две Ее старшие Дочери, - работали, как самые простые, обыкновенные и милые сестры милосердия.

Никогда не позабуду впечатления от первой встречи с Государыней.

О том, что Государыня прибудет в лазарет после Своей сердечной болезни и трехмесячного отсутствия нам, раненым лазарета, было известно заранее. Ее приезд я ждал с нетерпением и волновался ужасно. Но помню - над всеми другими чувствами во мне господствовало любопытство. Личность Государыни в моем сознании связывалась с необычайным блеском и великолепием.

И что же?

Если бы не моя палатная сестра О. П. Г-ва [vii], сопровождавшая Государыню и сказавшая при входе в палату: "А вот, Ваше Величество, наш новый раненый, прапорщик С. П. Павлов", - я бы так и не узнал Государыни: так разительно не сходилось мое представление о Ее личности с действительностью.

Предо мной стояла высокого роста стройная Дама лет 50 в простом сереньком костюме сестры и в белой косынке. Государыня ласково поздоровалась со мной и расспросила меня, где я ранен, в каком деле и на каком фронте. Чуть-чуть волнуясь, я ответил на все Ее вопросы, не спуская глаз с Ее лица. Почти классически правильное, лицо это в молодости, несомненно, было красиво, очень красиво, но красота эта, очевидно, была холодной и безстрастной. И теперь еще, постаревшее от времени и с мелкими морщинками около глаз и уголков губ, лицо это было очень интересно, но слишком строго и слишком задумчиво. Я так и подумал: какое правильное, умное, строгое и энергичное лицо.

Черты лица Государыни отличались четкостью и законченностью, я бы даже сказал скульптурностью: они точно были высечены из мрамора. Многие говорили об уме и властности Государыни. И действительно - резко и твердо очерченный подбородок говорил не только об уме Государыни, но даже и об упрямстве. Цвет лица Государыни не отличался особой чистотой и ровностью - оно было с красноватыми пятнами, особенно густо собравшимися на скулах. Пятна эти говорили о близком расположении кровеносных сосудов к поверхности кожи на лице. Поэтому лицо это в минуты сильного душевного волнения было способно бледнеть, как мрамор, и краснеть, как пион. Особенно меня поразили глаза Государыни - большие, светло серые с оттенком стали, выразительные и... грустные, точно в глубине Своего сердца Она переживала тяжелую внутреннюю невысказанную драму. Никогда после я не видел, чтобы глаза эти повеселели, когда-либо блеснули искоркой неподдельной радости и веселия, в них навсегда застыло выражение невысказанной боли и грусти. И улыбка Государыни - задумчивая, усталая и грустная, всегда говорила о том, что это была уставшая от жизни Женщина.

Великая Княжна Ольга, говорили, была похожа на Государя.

Не знаю. При мне Государь ни разу не приезжал в лазарет: Он был на фронте. Но если Великая Княжна Ольга была похожа на Государя, то синие глаза Княжны говорили о том, что Государь был человек исключительной доброты и мягкости душевной.

Великая Княжна Ольга была среднего роста стройная девушка, очень пропорционально сложенная и удивительно женственная. Все Ее движения отличались мягкостью и неуловимой грацией. И взгляд Ее, быстрый и несмелый, и улыбка Ее, мимолетная - не то задумчивая, не то рассеянная, - производили чарующее впечатление. Особенно глаза. Большие-большие, синие, цвета уральской бирюзы, горящие мягким лучистым блеском и притягивающие.

В обращении Великая Княжна Ольга была деликатная, застенчивая и ласковая. По характеру Своему - это была воплощенная доброта. Помню - раз мне было тяжело и неприятно: перевязки были моим кошмаром. Одно уже сознание, что вот, мол, через 20 минут меня возьмут на перевязку, кидало меня в холод и жар: такие страшные боли мне приходилось переживать. В этот день мне как раз предстояла перевязка.

Пришла Княжна Ольга.

Посмотрела на мое расстроенное лицо и, улыбаясь, спросила:

- Что с вами? Тяжело?

Я откровенно рассказал Ей в чем дело.

Великая Княжна еще раз улыбнулась и промолвила:

- Я сейчас.

И действительно, с этого времени мне начали впрыскивать морфий не за 3-4 минуты до начала перевязки, как это делали раньше, и когда он не успевал действовать, а заблаговременно - минут за 10.

В другой раз поручику Сергееву Великая Княжна Собственноручно написала письмо родным домой, так как у последнего была ампутирована правая рука. Вообще про доброту Княжны Ольги в лазарете рассказывали удивительные вещи.

Если Великая Княжна Ольга была воплощением женственности и особенной ласковости, то Великая Княжна Татьяна была, несомненно, воплощением другого начала - мужественного, энергичного и сильного. Немножечко выше старшей Сестры, но такая же изящная и стройная, Она обнаруживала большую твердость и силу во всем. Соответственно Ее характеру и движения Ее, хотя и мягкие, были четки и резки. Взгляд - выразителен и смел. Здоровалась Она также чисто по-мужски, крепко пожимая руку и глядя прямо в глаза тому, с кем здоровалась.

В минуты задумчивости глаза Княжны Татьяны принимали какое-то странное выражение. Они точно смотрели изнутри, мимо собеседника, куда-то вдаль. Такое выражение в глазах я замечал у слепых с открытыми глазами. Если Великая Княжна Ольга предрасполагала к откровенности и интимному разговору, то Великая Княжна Татьяна вызывала к Себе чувство глубочайшего уважения. Она была также доступна, как и Княжна Ольга. Но в минуты тяжелого душевного состояния я обратился бы не к Ней, а именно к Великой Княжне Ольге, к Ее доброму славному сердцу.

Великая Княжна Мария была дороднее обеих старших Сестер. Выше Княжны Ольги и чуть ниже Княжны Татьяны. Про Нее трудно было сказать что-либо определенное. Ее характер еще находился в периоде формирования. Тогда Она была еще очень застенчивой девушкой, полной и плотной, с большими темно-карими глазами. И лицо у Нее было настоящее русское простое, широкое, доброе и безхитростное. Во время революции, когда Царская Семья сидела арестованной, Она проявила Себя как натура исключительно сильная, энергичная и мужественная.

Помню - придет, бывало, в лазарете к раненому в палату и просидит у него ...час ...два. Сама ни за что не уйдет - разве позовут старшие Сестры. Занимает больного разговорами, играет с ним в домино или в какую-нибудь другую игру и ...увлечется Сама.

Про Великую Княжну Марию говорили, что Она была похожа на Свою прабабку Императрицу Елизавету Петровну.

Великая Княжна Анастасия днем бывала у нас редко. Она была еще совсем подростком. Про Нее я могу сказать лишь, что Она обещала быть красавицей и очень любила играть ...в крокет.

Наследник Престола был у нас всего четыре или пять раз: Он был вместе с Государем в Ставке. Но когда Он приезжал из Ставки к Матери, Его обязательно привозили к нам. Два раза я видел Его в форме армейской пехоты и два раза в черкеске, которая Ему очень шла.

Это был живой энергичный и бойкий мальчик, с удивительно белым и чистым цветом лица. В каждом Его слове, в каждом жесте так и чувствовалась невысказанная мысль:

- Я Наследник!..

Ходил Наследник прямо, не хромая. Зная еще раньше, что Он лечился от перелома ноги - я пристально вглядывался в Его походку, но следов перелома при ходьбе не заметил. Помню - как-то барон Т[ау]бе рассказал мне о сказочно быстрой постройке Евпаторийской ветки Крымской железной дороги от станции Карасубазар. Дело в том, что Наследника Престола из Севастополя, где Он лечился в Институте физических методов лечения, нужно было перевезти в Саки для грязелечения. Но из Севастополя в Саки и в Евпаторию тогда можно было проехать только на автомобиле: железной дороги еще не было. И вот было решено Наследника Престола перевезти обязательно по железной дороге. Неизвестно - только [ли] желание перевезти Наследника обязательно по железной дороге повлияло на вышеуказанное решение или же здесь принимали участие и другие соображения, вроде того, что такие первоклассные грязелечебные станции, как Саки, и такие первоклассные морские купания, как Евпатория, нуждаются в удобных и дешевых путях сообщения, - не знаю: вероятнее всего второе соображение именно и было причиной постройки железной дороги, но самую постройку ее приурочили ко времени перевозки Наследника Престола. Сказано - сделано: через четыре недели Евпаторийская ветка Крымской железной дороги начала уже функционировать. Если мы примем во внимание, что от Карасубазара до Евпатории приблизительно 40-45 верст, а самая насыпь железной дороги почти вся покоится на бетонной площадке по причине болотистости местности, по которой пролегает дорога, - то нужно считать, что Евпаторийская железная дорога построена прямо со сказочной быстротой... Такие сказки были мыслимы только во времена Самодержавия.

Наследник был общим баловнем Семьи. Большой шалун - Он должен был доставлять старшим немало хлопот и огорчений. В лазарете был такой случай. Наследник забрался на выпряженную водовозную клячу. Старшие Сестры увидели это и пришли в ужас, а Наследник сидит себе на лошади, радуется и хохочет.

Наследник был удивительно похож на Свою старшую Сестру - Великую Княжну Ольгу - такой же нежный и чистый полуовал лица, такие же мягкие черты и такие же синие, ласковые прелестные глаза.

Высокие Сестры приезжали в Свой лазарет ежедневно и проводили здесь зимой от 9 до 2-х часов дня, а весной и летом, кроме того, приезжали еще и вечером и частенько засиживались до часу ночи.

С приездом Высочайших Особ в лазарете начиналась трудовая жизнь - перевязки и операции. После Своей болезни Государыня редко принимала участие в этих работах. Обыкновенно Она привозила с Собой какую-нибудь работу, чаще всего вышивку. Садилась около особенно тяжело раненого и, занимая его разговором, одновременно вышивала. В этих вышивках сказывался большой и тонкий вкус Государыни: я редко видывал такую искусную вышивальщицу. Особенно хорошо вышивала Государыня цветной гладью - это были настоящие художественные работы.

Сидеть и ничего не делать в лазарете - было исключительно привилегией Государыни. Остальные работали все.

Великая Княжна Ольга взяла на Себя утренний разнос лекарств по палатам и обязанность эту Она выполняла аккуратно до педантизма. Принесет, бывало, лекарство, улыбнется ласково, поздоровается, спросит, как вы себя чувствуете и уйдет неслышно. Глядя на Нее, и на душе делалось светлее и чище: так иной раз в угрюмый осенний день, когда небо обволокло тучами и целый день идет дождь, думаешь о небольшом кусочке голубого весеннего неба. Иной раз Княжна Ольга переменяла и воду в вазах с цветами. Мне говорили - раньше Она работала и в перевязочной. Но ужасный вид искалеченных людей сильно расшатал Ее хрупкую нервную систему, и Она совсем отказалась от работы в перевязочной.

Великая Княжна Татьяна Николаевна с самого открытия лазарета безсменно делала перевязки и помогала княжне В. И. Гедройц во время производства операций. Как выдерживал Ее нежный организм вид ужасающих ранений - не знаю. Мне лично было всегда странно видеть, как Она Своими проворными и ловкими руками накладывала перевязки на раны. И все у Нее выходило чисто, аккуратно и хорошо. Иной раз поднимет, бывало, голову, пристально посмотрит в глаза и, улыбнувшись, спросит:

- Не больно?

- Не больно, - отвечаешь сквозь стиснутые зубы, а боли на самом деле адские.

Как-то Великая Княжна Ольга сказала мне, что завтра Они у нас в лазарете не будут, так как Они должны будут посетить лазарет Большого Дворца (Екатерининский дворец) и что Им там будет очень скучно. С присущей Ей мягкой и застенчивой улыбкой Великая Княжна объяснила и причины этой скуки:

- Там все так строго и официально, что приходится следить за каждым Своим шагом, так как там Мы в центре внимания. Нам никогда там не нравилось и сестры там такие важные. Только у Себя, в Своем лазарете, Мы чувствуем Себя хорошо и уютно!

В устах Великой Княжны это звучало очень оригинально. Действительно, Высокие Сестры любили Свой лазарет.

Любовь эта проявлялась на каждом шагу и не на словах, а на деле, - в каждой мелочи обыденной жизни.

Прежде всего - взять бы хотя одно: все свободное время Семья Государя отдавала раненым и больным воинам вообще и, в частности, раненым и больным Своего лазарета. По причине войны все балы, все торжественные приемы во Дворце и официальные аудиенции были отменены и Царская Семья знала только одного рода развлечение - посещение разных лазаретов и в праздничные дни выезжала на литургию в Феодоровский Собор.

Дальше. Зимой, например, Государыня регулярно присылала в лазарет свежие цветы и фрукты, весной - черешни и персики, летом - землянику, клубнику, дыни и арбузы, а осенью - груши и виноград. Когда под вечер слышались характерные звуки Императорского автомобиля у ворот нашего сада, раненые так и знали, что это Государыня хочет чем-нибудь побаловать Своих раненых. И раненые глубоко ценили эти знаки Монаршего внимания.

Заботы и огорчения раненых весьма близко принимались Высокими Особами к сердцу. Так, например, в тяжелые минуты никто не умел так утешить человека, как Государыня. Она умела как-то особенно близко подходить к человеку. Много раз Государыня раненым лично помогала переводиться в другие полки, если сам раненый офицер почему-либо не мог туда перевестись.

Помню, был такой случай. Капитан А-в [viii] из простых, но удивительно доблестный офицер, произведенный в офицеры за свои незаурядные боевые заслуги, никак не мог поехать домой на побывку. Причиной было то, что в Сибири не было так называемых эвакуационных пунктов и, следовательно, капитана А-ва нигде не могли взять на учет. Государыня выслушала капитана А-ва и даже поинтересовалась, что ему пишет жена из дому. Капитан прочитал Государыне письмо своей жены. Последняя выслушала письмо с глубоким вниманием и сказала:

- Ничего, как-нибудь этот вопрос Мы уладим.

На другой день в параграфе 1 приказа по Царскосельскому особому эвакуационному пункту я прочитал: "По Именному Высочайшему повелению капитан А-в увольняется на 3 месяца в отпуск домой в город Никольск-Уссурийск".

Можно представить радость капитана А-ва.

В другой раз в нашей палате умер поручик Васильев. По этому случаю Государыня сказала:

- Не сумели мы его вырвать из когтей смерти. Слабы еще человеческие знания". - И на глазах Ее дрожали слезы.

Раненым лазарета старались доставить всевозможные развлечения. По распоряжению Государыни раз и навсегда - если бы больные и раненые лазарета захотели покататься, из придворного ведомства присылались лошади - обыкновенно четырехместное ландо, спокойное и удобное. Об этом желании нужно было только заявить сестре палатной за день. И если во время катания Высокие Особы видели Своих раненых, то обязательно останавливали Свой автомобиль и подходили к ним. Помню - со мной самим был такой случай: меня повезли кататься в первый раз. Это было весной 1916 года. Так как я был очень слаб, то с нами поехала и моя палатная сестра О. П. Г-ва [ix]. День стоял весенний - ясный солнечный и веселый. Сначала мы колесили по Екатерининскому парку, а потом нам захотелось в Павловск. Только что мы успели завернуть на прямое шоссе в Павловск, как нам повстречался Императорский автомобиль. В нем сидели Государыня и две старшие Великие Княжны Ольга и Татьяна. Увидев нас, автомобиль остановился. Государыня и Великие Княжны слезли с автомобиля, подошли к нам и минут 15 поговорили с нами. Расспросили раненых, как они себя чувствуют, не плохо ли и т. д. Был какой-то праздник. Кажется, чуть ли не Вознесение Господне. Шагах в 30 наше ландо окружала плотная и любопытная толпа. Она, наверное, дивилась, что Повелительница 180 миллионов так просто разговаривает с ранеными офицерами.

В лазарете довольно часто устраивались и концерты. На них приглашались или артисты Императорских театров или же ученики Петроградской консерватории. Раз, между прочим, выступила и m-me Краснова, с большим чувством и умением спевшая несколько простонародных песен. Но очень часто мы устраивали домашние концерты сами. На них выступали наши раненые офицеры - декламировали, пели и играли. Раз даже поставили отдельные сцены из оперетты "Иванова Павла". Причем, роль учителя географии исполнял командир Шефского 21-го Сибирского стрелкового полка Сергеев, как будто бы самой природой созданный для этой роли. Аккомпанировала обыкновенно Великая Княжна Ольга Николаевна, обладавшая замечательным музыкальным слухом. Для Нее, например, ничего не стоило подобрать аккомпанемент к совершенно незнакомой Ей мелодии. Игра Ее была тонкая и благородная, туше - мягкое и бархатное. До сих пор помню один вальс, старинный дедовский вальс - мягкий, грациозный и хрупкий, как дорогая фарфоровая игрушка - любимый вальс Великой Княжны Ольги. Мы часто просили Великую Княжну Ольгу сыграть нам этот вальс и почему-то мне от него делалось всегда очень грустно.

Свет обыкновенно тушился. Горел только один камин. Сухие березовые дрова потрескивали весело и дружно. Красный свет, дрожащий, как беззвучный смех - освещал часть гостиной, сидевших на креслах около стен и противоположную стену. Часть гостиной тонула в тени. В обстановке этой полутемени-полусвета грани различия как-то незаметно стирались и отношения становились как-то проще и интимнее. Вечера эти создавали какие-то особенные настроения... Конечно, аплодисментов никаких.

В голове так много фактов, что не знаешь, который из них взять, чтобы лучше и ярче оттенить нежный и благородный образ Высоких Особ. Вот, например, летом 1916 года на фронте потребовались индивидуальные пакеты. По разверстке на Царскосельский особый эвакуационный пункт пришлось что-то около 100 000 пакетов и, в частности, на наш лазарет 10 000. В заготовке этих индивидуальных пакетов приняли участие все могущие работать раненые, весь сестринский персонал и Высокие Особы. Для работ было образовано четыре группы по 4 человека в каждой группе, так как самую работу по характеру производства можно было шаблонировать. В первой группе работала Сама Государыня, во второй группе работала Великая Княжна Ольга Николаевна, в третьей - Великая Княжна Татьяна Николаевна и в четвертой - Великая Княжна Мария Николаевна, против обыкновения оставленная Государыней позже 10 часов вечера на период предпринятых работ. В первой группе работал и я.

От самого начала мы придали этой работе спортивный характер - кто больше?

И эта спортивность увлекла нас всех. Не только нас, простых смертных, раненых офицеров и сестер, но даже Великих Княжен и даже ...Саму Государыню.

- Днем Мы заняты, - сказала при этом Государыня, - и чтобы судить о том, кто больше выделает пакетов, все группы должны работать в одинаковых условиях и одинаковое количество времени.

В результате первая группа выделала больше всего пакетов. И это не потому, что другие группы старались уступить нашей группе, где работала Государыня, или же намеренно преуменьшали количество приготовленных пакетов, - нет, действительно, наша группа работала скорее и лучше всех других групп. И сколько было искреннего смеху, когда Сама Государыня присудила пальму первенства Своей группе.

Уезжая на фронт в Ставку к Государю, Великие Княжны строго наказывали раненым писать Им туда письма.

- Мы любим читать письма Наших раненых, - сказала как-то нам Великая Княжна Татьяна.

- Пишите, Мы будем очень рады, - добавила Великая Княжна Ольга.

И раненые писали.

Помню, первое письмо я писал с глубочайшим волнением. В ответ я получил очень милое письмо от Великой Княжны Татьяны Николаевны [x]. Великая Княжна писала мне:

"Сердечно благодарна вам за ваше хорошее письмо, за ваши чувства и пожелания. Очень радуюсь, что вы чувствуете себя хорошо. Передайте всем Нашим раненым Наш сердечный привет.

Татьяна".

Почерк у Великой Княжны Татьяны Николаевны был готический, но удивительно четкий и красивый. Глубокий знаток графологии сказал бы, что такой почерк должен обличать натуру сильную и мужественную.

В другом письме Великая Княжна Татьяна Николаевна писала мне:

"Вот это нехорошо, что у вас высокая температура. Вам хуже?

Мама очень безпокоится за вас. Впрочем, Мы Сами скоро приедем. Посмейте только к Нашему приезду иметь такую температуру.

Татьяна".

В третьем письме Великая Княжна Татьяна Николаевна писала:

"Скоро всех вас увидим. Мы чувствуем Себя очень хорошо.

Мама надеется, что вы уже ходите на костылях. Вы не можете себе представить, как это всех Нас радует: ведь вы Наш самый тяжелый раненый.

Вчера в Екатеринославской губернии были в поле и собирали васильки.

Тяжело вам было на первое время ходить? Шлю вам Свой особый привет и молю Бога, чтобы Он скорее поставил вас на ноги.

Татьяна".

Под этим письмом стояли еще две подписи: "Александра" и "Ольга".

Почерк у Великой Княжны Ольги Николаевны был мягкий и закругленный, чисто женский. Почерк Государыни, хотя и закругленный, был определенный, - твердый и сильный.

Славные, хорошие люди!

Еще перед отъездом на фронт Государыня выразила желание ко времени Своего приезда видеть меня на костылях. Поэтому в день Ее приезда в лазарет я принял свои меры. Мой вестовой Василий до прихожей довез меня на коляске, а там я взял костыли и уселся на плетеном кресле у входа. Жду. Входят Высокие Особы. Увидев меня, Государыня улыбнулась и промолвила:

- Очень хорошо!

Я ответил средним между утверждением и отрицанием. Но тут меня подвела М. С. Х-во [xi] [xii], почетная фрейлина, большая шалунья, безумно любившая Царскую Семью.

- Ваше Величество! Вы не верьте ему, - сказала она. - Это он только сегодня встречает Вас на костылях. До сих пор он ни разу не ходил на костылях.

Я готов был провалиться сквозь землю. Но Государыня улыбнулась еще раз и сказала:

- И это хорошо, не ослушался: встретил на костылях.

В этот день во время перевязок Государыня сидела в перевязочной. По окончании перевязки мне дали костыли, и я четыре раза прошелся во всю длину перевязочной. Боли были такие адские, что у меня на глазах выступили слезы.

- Ничего, - утешила меня Государыня. - Это пройдет.

И с этого дня в продолжении месяца Государыня ежедневно заставляла меня по 4-5 раз пройти по своей палате. И действительно, к концу первого месяца я начал ходить уже гораздо лучше. Боли постепенно уменьшались.

Я был самым тяжелым раненым в лазарете. Было время, я почти умирал. Это было на Пасху 1916 года. Тогда в правой ноге у меня началось общее заражение крови, и одно время было такое положение, что врач лазарета даже подняла вопрос об отнятии у меня правой ноги. И только Государыня Императрица не позволила это сделать. Когда к Ней обратились по этому поводу, Она сказала доктору лазарета (об этом мне после рассказывала княжна В. Гедройц):

- Отнять ему ногу, от слабости он может умереть скорее. Лучше положимся на волю Божию и ...оставим ему ногу.

Так я остался с обеими ногами.

Мой сильный организм переборол болезнь. И первый раз, когда мне дали костыли, чтобы я попробовал ходить, САМА ГОСУДАРЫНЯ ЛИЧНО СОЗВАЛА персонал лазарета, чтобы все увидели, что умирающий Павлов начал ходить.

Весной обыкновенно для нас, раненых, начинался праздник. Высокие Особы приезжали к нам и по вечерам с началом теплого времени. Обыкновенно с начала или же с середины мая.

Их приезда мы всегда ждали с большим нетерпением.

Высокие Особы приезжали в лазарет в сумерки. К этому времени раненые выходили на веранду или же ждали у крыльца.

Часов в 10 мы обыкновенно начинали играть в особую игру, которая называлась игрой в "рубль" и об этой игре знало все петроградское высшее общество.

Игра эта в сущности была очень простая и вся она состояла в том, что нужно было под вытянутыми ладонями рук на столе прятать серебряный рубль и при том так хорошо, чтобы противная сторона не отгадала, у кого рубль и под какой рукой. Сами же играющие разделялись на две стороны. Командорами сторон были, конечно, Великие Княжны Ольга и Татьяна. Великая Княжна Мария Николаевна принимала участие то на одной, то на другой, смотря по Своему настроению.

Вот, в сущности, вся наружная конструкция этой знаменитой игры, но ...она нас очень увлекала. Достаточно сказать: иной раз мы заигрывались в нее до часу ночи.

Может быть, многим наше увлечение этой игрой покажется странным и удивительным, но причина этого увлечения была очень простая - игра имела для нас чисто спортивный интерес. Какая сторона возможно дольше удержит рубль в своих руках. В этом был весь секрет нашего увлечения этой игрой. Ведь увлекаются же солидные и флегматичные англичане во время своих переездов по океану перебрасыванием и ловлением бросаемых подушек. А что может быть прозаичнее этого занятия.

Теперь даже трудно передать ту атмосферу непринужденности и самого неподдельного и искреннего веселия, которые царили за столом во время этой игры. Стоял сплошной шум и хохот, шутки и остроумные замечания. Вообще простота, с которой Себя держали Государыня и Великие Княжны была замечательна и... попросту нас поражала. Тому, кто сам не был очевидцем этого, даже трудно было себе представить, до какой степени Они были доступны. Абсолютно никакой официальности и натяжки. Это были простые, милые и хорошие люди, с которыми мы, раненые, всегда чувствовали себя хорошо, тепло и уютно.

Простота Высоких Особ прямо очаровывала раненых, и они, в свою очередь, отвечали Им восторженным обожанием.

Мне не хотелось сказать обожание. Слово это опошлено донельзя, и оно совершенно не выражает всей силы и глубины того чувства, которое мы питали к своим Августейшим Сестрам. Но так как на человеческом языке не придумано еще другого слова, которое по смыслу могло бы точно выразить всю высшую силу симпатии к другому человеку, то я употребляю слово обожание в его наиболее благородном смысле.

В этом чувстве обожания соединилось все. Это было сложное чувство, которое едва ли даже поддавалось точному анализу. Здесь было и восторженное удивление, и сильная любовь, и глубокая благодарность Высоким Особам за Их заботы и внимание к нам, и преклонение пред Их благородной простотой, - но более всего уважения - глубокого, безпредельного уважения и преданности.

Как-то в присутствии Великой Княжны Татианы Николаевны мы заговорили о русской литературе, о новых направлениях в ней и о том, что в наше время нет особенно крупных писателей, и что поэтому с особенным удовольствием читаешь старых классиков. Великая Княжна при этом сказала, что Они читают еще только Тургенева. В другой раз как-то мы заговорили о любви. Вышло это случайно. Стояли весенние сумерки. В саду было особенно хорошо, и настроение было такое красивое, что само собой разговор перешел на любовь. Маргарита Сергеевна Хитрово, восторженная смолянка, молодая и сентиментальная девушка, сказала что-то об идеальной любви. Поручик [пропуск в тексте] ей что-то возразил. Загорелся спор. Наконец, за разрешением спора обратились к Великой Княжне Ольге, Которая сидела с нами и безмолвно слушала, о чем мы говорили. Великая Княжна серьезно ответила:

- Я думаю, что любовь должна быть искренним и хорошим чувством, но без взаимного уважения настоящая любовь немыслима. В этом отношении Рита права.

Сказала и ...ужасно покраснела.

Сама Государыня в выборе тем для разговора была не менее проста. Она говорила с нами почти обо всем. Каждый пустяк Ее интересовал. Часто Она, например, раненого расспрашивала о его домашней жизни, о том, где он ранен, есть ли у него родные и как живут. И Сама часто делилась Своими личными мыслями и думами. Говорила даже политические и военные новости. Например, о выступлении Румынии мы знали дня за три-четыре до выступлении последней. Однажды Она рассказывала, что очень любит верховую езду, но что лет 8 Она уже не может ездить, так как врачи запретили Ей это удовольствие.

Никогда не позабуду одного случая.

На этот раз Государыня была необычно взволнована. Об этом говорили Ее блестящие не по-обычному глаза.

- Сегодня получила письмо от Алексея, - сказала Она. - Он пишет, что Его произвели из ефрейторов в младшие унтер-офицеры. По этому случаю Он пишет Мне, что Ему необходимо увеличить карманные деньги. До сих пор Он у Меня получал по 10 рублей в месяц. Что же, пришлось увеличить. Теперь Он получает в месяц уже по 20 рублей, да единовременно Я выслала Ему еще 10 рублей.

Между прочим, я неоднократно обращал внимание на то, когда Государыня заговаривала про Алексея, Ее грустное лицо неуловимо менялось. Оно делалось особенно ласковым и приветливым. Может быть, Она потому так сильно любила Алексея, что Он был у Нее первым и единственным, но, может быть, Она любила Его особенно болезненно еще и потому, что боялась Его потерять каждую минуту.

Ведь Государыня была матерью, которая безумно любила Своего Сына, до болезненности.

После убийства Распутина Высокие Особы не приезжали в лазарет целую неделю и потом вообще как-то реже начали посещать Свой лазарет. И только на Рождество 1916-го я видел Царскую Семью у нас в лазарете. Высокие Сестры приехали к нам на елку без Наследника.

Я видел - настроение Царской Семьи было подавленное. Государыня Сама похудела и осунулась. В этот вечер я не видел улыбки на Ее застывшем в какой-то неподвижности лице, углы Ее губ были скорбно опущены книзу. Может быть, в это время бедная мать думала о Своем далеком Сыне в Ставке, в далеком Могилеве. Ведь уверили же Ее, что со смертью Распутина для Ее Семьи начнутся все беды - Муж Ее потеряет Трон, Сын умрет и т. д.

Государыня подарила нам всем по прекрасному альбому Царской Семьи с автографами. И я страшно жалею, что мне пришлось его уничтожить в Севастополе в начале 1918 года от большевиков.

На этот раз Высокие Особы просидели в лазарете недолго.

В последний раз Государыня с Княжнами была в лазарете в середине февраля 1917 года, а 22 февраля началась уже "великая и безкровная".

Революция застала меня в Царском Селе, то есть почти в самом центре событий, но об этом в другой раз. Сейчас продолжаю свои воспоминания.

25 февраля днем принесли к нам в лазарет подписной лист от Временного комитета Государственной думы и предупредили, что этот лист должен быть к 6 часам вечера или подписан или же не подписан. В нем было сказано приблизительно следующее:

"Временный комитет Государственной думы обращается ко всем русским людям и к воинским частям Петроградского гарнизона с призывом поддержать его, так как в столице по некоторым признакам может начаться анархия. В этом случае начавшееся в столице движение может вылиться в весьма нежелательные формы".

По этому поводу у нас в лазарете произошел обмен мнениями.

Все в общем были согласны с тем, что Временному комитету Государственной думы в отношении предотвращения возможной анархии нужно оказать поддержку, хотя бы и моральную. Но ни один раненый офицер не одобрил редакции подписного листа, так как ее можно было понимать по-разному. Поэтому мы решили избрать Особую комиссию для изменения редакции этого подписного листа. В комиссию были избраны: княжна В. И. Гедройц, барон Д. Ф. Таубе, капитан артиллерии Петров и я. Мы отредактировали подписной лист так:

"Раненые офицеры Собственного Ее Величества лазарета будут оказывать Временному комитету Государственной думы всемерную поддержку в случае, если последний будет работать в полном единении с Его Императорским Величеством".

В этой редакции подписной лист был подписан всеми ранеными офицерами лазарета и сестринским персоналом.

Часов в 5, в этот же день, об этом случае было сообщено по телефону в Александровский дворец Государыне. Разговор этот происходил в моем присутствии и я его записал дословно:

Княжна Гедройц вызвала Государыню к телефону.

- У телефона доктор Гедройц?

- Да, Ваше Величество.

- Передайте всем Нашим раненым привет. Как они себя чувствуют?

- Больные волнуются за Вас и Вашу Семью, Ваше Величество.

- Передайте им Нашу сердечную благодарность. Пусть не волнуются. Все в руке Божией.

- Ваше Величество, нам прислали из Эвакопункта подписной лист. Под первой его редакцией никто не подписался. Вот редакция нами составленная. (Княжна Гедройц читает составленную нами редакцию подписного листа.) Скажите, как нам поступить.

- Передайте Моим раненым Мое непременное желание, чтобы подписались под Вашей редакцией все. Я не хочу, чтобы про Моих раненых думали дурно. Анархии во что бы то ни стало нужно избежать. В эти тяжелые минуты Я надеюсь, что все раненые Моего лазарета и каждый честный русский офицер исполнит свой долг перед родиной. Сейчас все усилия честных людей должны быть направлены на подавление начинающейся анархии.

- Ваше Величество, офицеры Вашего лазарета просили меня повергнуть к Вашим стопам чувство безпредельной своей преданности до готовности пожертвовать для Вас и Вашей Семьи своей жизнью.

- Еще раз передайте им Мою благодарность. Нам это сейчас особенно дорого. До свидания. Увидимся ли еще раз...

Минута была тягостная. У княжны Гедройц на глазах были слезы.

На другой день Царская Семья была арестована.

Больше я Их не видел.

**

На этом я заканчиваю свои воспоминания о Царской Семье.

Не знаю, удалось ли мне очертить нежный и благородный образ этой Семьи, выявить всю ту непринужденную простоту обращения Государыни и Великих Княжен с нами и оттенить всю ту непередаваемую красоту и нежность Их душевную, которые в Них были заложены. Равно сумел ли я выразить на бумаге мою безпредельную любовь и чувство моего глубочайшего уважения к Ним.

Не знаю.

Но, во всяком случае, ...я хотел.

Семен ПАВЛОВ

[i] Ошибочные сведения. - С. Ф.

[ii] Евгений Петрович Карпов.

[iii] Супруга графа Бориса Леонидовича Рейшах-Рит (ум. 24.8.1916) - ротмистра, офицера Придворной конюшенной части, сотрудника Царскосельского Красного Креста.

[iv] Речь, вероятно, идет о Доломанове. См. о нем в воспоминаниях полковника 5-го Гусарского Александрийского Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полка Сергея Александровича Топоркова (ок. 1883-1961):

"О величии души моего Шефа Государыни Императрицы Александры Феодоровны мне хочется рассказать.

Молодой человек, настукавший на пишущей машинке для меня бумагу, был некто Доломанов; о нем несколько слов.

Государыня просила полковника [С. Н.] Вильчковского [председателя Царскосельского эвакуационного комитета] найти хорошего писаря для маленькой канцелярии того самого лазарета, в котором я находился. Полковник Вильчковский нашел молодого человека, обладавшего хорошим почерком, Доломанова.

С первых же дней Государыня была довольна Доломановым и милостиво и ласково к нему относилась. Однажды Доломанов попросил полковника Вильчковского поговорить с ним и заявил, что он, Доломанов, не находит возможным продолжать работу в царском госпитале.

"Что за причина?" - спросил Вильчковский.

Я не ручаюсь за точность слов, произнесенных Доломановым, но смысл его ответа был таков:

"Господин полковник, - сказал Доломанов, - я слишком тронут вниманием и лаской Царицы, но оставаться здесь не могу, так как я принадлежу к одной из социалистических партий и мои политические убеждения не позволяют мне долее оставаться здесь..."

Вильчковский не ожидал такого оборота дела и не знал, что ему предпринять и как ему самому, рекомендовавшему Доломанова, выйти из столь неловкого положения. Однако он решил действовать прямо и, не откладывая, доложил об этом разговоре Государыне Императрице.

"Что же тут такого, что Доломанов принадлежит к политической партии. Каждый может иметь свои убеждения, и это нисколько не мешает нашей работе. Я Доломановым довольна и сегодня же с ним Сама поговорю", - отвечала Государыня.

В тот же вечер Императрица сказала Доломанову: "Мне полковник Вильчковский передал о причине вашего нежелания работать у Меня. Мне это кажется странным, так как вопросы помощи ближнему не зависят от политических убеждений. Вы поработаете здесь, присмотритесь, и Я уверена, что вы измените ваше решение".

Доломанов взволнованно сказал: "Я был бы счастлив работать здесь, но моя жена не вполне здорова, и мне необходимо быть при ней".

"Это тем лучше, - продолжала Государыня, - пусть ваша жена придет в Большой Дворцовый лазарет, быть может, она сможет немного там работать и быть под присмотром доктора".

"Это, Ваше Императорское Величество, совершенно невозможно, так как моя жена еврейка", - отвечал Доломанов.

"Ну так что же, что еврейка? Национальность не имеет никакого отношений к нашему общему делу. Передайте вашей жене, что Я ее приглашаю работать в Дворцовом лазарете, и вы ее всегда можете там видеть".

Доломанов окончательно был обезоружен, он кланялся, благодарил. Работу свою он продолжал с большой энергией, и его жена стала сестрой милосердия...

Об этом случае мы, раненые, между собой шептались, а мне лично тогда об этом рассказал полковник Вильчковский. Само собой разумеется, я ручаюсь, на основании слышанного, лишь за общий смысл разговора, произошедшего между Государыней и Доломановым, но не за точную передачу произнесенных фраз и слов" (Топорков С. Страница воспоминаний // Военно-исторический вестник. Париж. 1953. № 2. С. 40-44).

------------------------------------------------------------------------

[v] Князь Э. А. Эристов.

[vi] Барон Дмитрий Фердинандович Таубе - офицер Л.-Гв. 1-го Стрелкового Его Величества полка.

[vii] Ольга Порфирьевна Грекова - дочь донского казачьего генерала; старшая сестра Собственного лазарета Ее Величества. После революции вышла замуж за барона Д. Ф. Таубе. Брак этот нашел отражение в переписке Царственных Мучеников, находившихся в заточении.

[viii] Андреев.

[ix] Ольга Порфирьевна Грекова.

[x] В одном из писем (7.5.1916) во время поездки с Родителями на юг России Великая Княжна Татьяна Николаевна упоминала об авторе воспоминаний в письме к старшей сестре лазарета В. И. Чеботаревой: "...Рада, что у Павлова проявился аппетит".

[xi] Маргарита Сергеевна Хитрово (17.10.1895-26.3.1952) - фрейлина Высочайшего Двора. Смольный институт благородных девиц окончила с шифром. Сестра милосердия Собственного Ее Величества лазарета в Царском Селе. Последовала за Царской Семьей в Тобольск. По личному приказу Керенского арестована (22.8.1917) и доставлена под конвоем в Москву. Состояла в переписке с Царственными Мучениками во время их заключения. В эмиграции вышла замуж за В. Г. Эрдели. Скончалась в Нью-Йорке. Похоронена на кладбище Ново-Дивеевского монастыря.

[xii] Почетная фрейлина Маргарита Сергеевна Хитрово. Сейчас замужем за сыном генерала Эрдели.

Текст взят с сайта http://www.pravaya.ru