Глубоко в русскую почву уходило корнями родословное древо Боткиных. Основатель династии, Петр Кононович Боткин, крестьянин Псковской губернии, перебрался в начале XIX века в Москву и открыл здесь собственное дело - чаеторговую фирму. Предприимчив и оборотист был купец Боткин, сколотил капитал, вышел в первую гильдию, отстроил дом, который и поныне украшает Петроверигский переулок близ Маросейки. От двух браков имел Петр Боткин двадцать пять детей.
Не титулами и чинами, а здравым смыслом, талантами был известен род Боткиных. Немало дали они родине ученых, художников, купцов. Но самым известным из них стал профессор Военно-медицинской академии Сергей Петрович Боткин, светило русской медицины, лейб-медик Александра II и Александра III. Не было в России в конце прошлого века врача, который бы не знал его имени, не читал знаменитых "Клинических лекций". Как и отец, он был дважды женат, имел 12 детей.
Евгений, его четвертый ребенок, родился 27 мая 1865 года в Царском Селе. Домашнее воспитание, полученное под руководством матери, позволило ему поступить сразу в пятый класс 2-й Петербургской гимназии. Учеба, чтение любимых книг, занятия музыкой, живописью - обычное детство ребенка из обеспеченной семьи.
После окончания гимназии Евгений поступает на физико-математический факультет Петербургского университета, но отучившись год и сдав экзамены, он решает перейти на приготовительный курс Военно-медицинской академии. В 1889 году он ее заканчивает третьим в выпуске, удостаиваясь звания лекаря с отличием. Молодой врач идет работать в Мариинскую больницу для бедных, здесь он познает цену человеческой боли и страданиям. Затем - заграничные командировки, стажировка в лучших клиниках Европы. Вернувшись домой, Боткин защищает докторскую диссертацию. В мае 1897 года он становится приват-доцентом Военно-медицинской академии.
Своим студентам на первой лекции он говорил; "Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение - драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками... Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно..."
Среди преподавателей Военно-медицинской академии существовала веками освященная традиция: во время войны находиться там, где они нужнее всего - на полях сражений, возле раненых. Так было в Севастополе и на Шипке. Так поступил и приват-доцент Боткин. Он отправляется на фронт, где был назначен заведующим медицинской частью Красного Креста в Маньчжурской армии.
Не в кабинете, не в уютном купе санитарного поезда доктор Боткин проводит свое время, все чаще его можно увидеть в полевом лазарете, на передовой.
Боткина отличало удивительное мужество, сродни тому, что выказал Безухов: он мог сидеть на бруствере и курить, ожидая, пока не раздастся тревожный крик: "Носилки". "За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры, - писал он. - Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает. Я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным".
"За отличия, оказанные в делах против японцев" Е. С. Боткин был награжден офицерским боевым орденом святого Владимира IV и III степени с мечами.
Боткин горячо переживал неудачи русской армии, в письмах к жене все чаще проскакивают пессимистические нотки.
"Лаоян, 16 мая 1904 г., воскресенье.
...Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и не потому только, что мы столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об отчизне, выше Бога..."
"Чита, 1 марта 1905 г.
...Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельпину. Не могу передать тебе своих ощущений, отчаяние и безнадежность охватывает душу... Что-то будет у нас в России. Бедная, бедная родина!"
Вернувшись с войны в Петербург, Боткин вновь приступает к занятиям, много практикует. Постепенно растет его известность. Признанием его заслуг как первоклассного врача стало назначение в апреле 1908 года лейб-медиком Николая II. Конечно, императорскую семью обслуживал большой штат врачей, среди которых были самые разные специалисты: хирурги, окулисты, акушеры, дантисты. Боткину пришлось взять на себя обязанности семейного врача, ежедневно наблюдающего за здоровьем августейших пациентов. Это было непростое занятие. И если Николая II отличало отменное здоровье, - он с детства был прекрасным спортсменом, любил долгие пешеходные прогулки, мог без устали скакать на лошади, часами пилил дрова, удивляя окружающих своей выносливостью, - то императрица Александра Федоровна была женщиной слабой и болезненной. Она страдала сердечной недостаточностью, ее постоянно мучили отеки и боли в ногах, а нервозная мнительность усугубляла состояние.
Но основным пациентом доктора Боткина стал сын Николая II - цесаревич Алексей, унаследовавший от матери вместе с генами английского королевского дома практически неизлечимую болезнь - гемофилию - нарушение свертывающей системы крови. Частые кровоизлияния грозили в любую минуту оборвать жизнь мальчика. Последний приступ болезни случился незадолго до расстрела. На казнь отец нес сына на руках.
Недуг цесаревича предопределил характер жизни императорской семьи, ее замкнутость, религиозность, тревожное ожидание беды. Каждое утро Боткин начинал осмотр: он слушал легкие, смотрел горло у детей, назначал лекарства императрице, проводил медицинские процедуры. Годами укоренялся образ льстивого царедворца, увешанного орденами и жаждущего царских милостей. Боткин никак не вписывается в этот шаблон. Он был предан царской семье, как человек, любящий этих людей, понявший, а потому простивший их недостатки, искренне восхищающийся их талантами и достоинствами.
Семейная жизнь самого Боткина складывалась трагично. Умер первенец, в первые дни мировой войны был убит другой сын, хорунжий лейб-гвардии казачьего полка Дмитрий Боткин. Полюбив молодого студента, ушла из семьи жена, оставив на руках Евгения Сергеевича троих детей.
О гибели царской семьи написаны сотни книг, сняты художественные фильмы. Надо ли еще раз воссоздавать череду предательств и преступлений, преследовавших Николая II от минуты подписания им манифеста об отречении от престола и до июльской ночи 1918 года, когда в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге были убиты одиннадцать беззащитных людей? Напомним лишь основные этапы этого скорбного пути.
Сразу после отречения Николай II и его семья были арестованы и заключены под домашний арест в Александровском дворце Царского Села. Условия содержания были лично разработаны Керенским, который несколько раз посещал арестованных. Участь царской семьи добровольно разделили несколько приближенных слуг. Из всего штата придворных врачей во дворце остались два доктора - Е. С. Боткин и В. Н. Деревенко, сутками не отходившие от постелей тяжело болевших корью великих княжон и цесаревича.
В августе 1917 года Временное правительство приняло решение о переводе семьи Романовых из Петрограда. На двух поездах их провезли через всю Россию до Тюмени, откуда на пароходе отправили в Тобольск. Здесь они прожили почти девять месяцев, до последнего переезда в Екатеринбург.
Всё у'же становился круг верных бывшему императору людей: кого-то арестовывают большевики, у кого-то не хватает сил и мужества, и они уходят сами.
В Екатеринбурге, в доме Ипатьева, с царской семьей остался только доктор Боткин и трое слуг. Состояние здоровья Алексея после переезда вновь резко ухудшилось, и Боткин, несмотря на приступы почечной колики, периодически укладывающей его в постель, пытается облегчить страдания мальчика. Он вступает в переговоры с комендантом Юровским, требуя улучшения условий быта больного.
Свидетели, историки утверждают, что никто из семьи Романовых до последнего мгновения не подозревал о казни. Но показания одного из очевидцев тех событий, австрийца И.Мейера, попавшего в плен и перешедшего на службу к большевикам, свидетельствуют, что один из заключенных в Ипатьевском доме все-таки знал о приближении беды. Этим человеком был доктор Боткин. Его вызвали в "революционный штаб" и предложили: "...Слушайте, доктор, революционный штаб решил вас выпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого вы имеете у нас достаточно возможностей... Мы вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против вас... Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачно."
Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор переходил с одного комиссара на другого. Медленно, почти запинаясь, решился он на ответ: "Мне кажется, я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью?.. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с царем!" - сказал Боткин и встал. Его рост превышал всех".
Показания И. Мейера подтверждает уникальный архивный документ - неоконченное письмо самого Е. С. Боткина, написанное за неделю до расстрела: "Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, - по крайней мере, отсюда, - хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер, - умер для своих детей, для друзей, для дела... Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, как хочешь: последствия почти тождественны..."
Дописать письмо доктор Боткин не успел. В ночь на 17 июля 1918 года по секретному приказу Свердлова, Николай II, его жена, пятеро детей, доктор Боткин, слуги Трупп, Харитонов, Демидова были расстреляны. Раненого цесаревича Юровский добил двумя выстрелами в упор, его сестер безжалостно прикололи штыками. Раздетые тела забросили в грузовик и вывезли за город, где, облив серной кислотой, обезобразив до неузнаваемости лица, сожгли, а затем закопали.
"И дым мучений их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его..."
<.........................>
МОСКВА 1993 год.
Александр Крылов
М., "Анкор", 1993 г.